Случилось так, что я по жизни занимаюсь темой красоты. Сначала тема выбрала меня, когда я поступила учиться в музыкальную школу, а потом уж эту тему осознанно выбрала я, продолжая образование в направлении создания художественных образов в живописи.

 

Я постараюсь исподволь подойти к тому, зачем я решила написать эти строки. Главное – ответить на вопрос, который мне постоянно задают: как рождаются образы и стиль исполнения художественных работ. Но чтобы объяснение было понятным, нужно отойти чуть-чуть назад, к «музыкальному периоду». Видимо, красота гармоний, музыкальных форм и интонаций невидимого мира музыки сделали мне подкожную инъекцию этой громадины – Красоты.

 

 

Сначала была Музыка…

 

Музыка есть разная и слушают ее по-разному. Мое погружение в мир звуков проходило «под руками» выдающихся музыкантов. Так сложилась жизнь. Эти музыкальные личности были не просто музыкантами, а думающими музыкантами. Меня учили, что музыкальный язык, так же как и любой другой язык, должен быть распознан, иначе он бессмысленен. Красота музыки – это не приятная мелодия, это не «журчание ручейка», не усладная конфетка, а набор языковых символов, которые позволяют выявить содержание. Паровозный гудок, хотя он и имеет звуковысоту, не имеет музыкального смысла, не имеет организованного в определенную систему звукового, динамического и ритмического порядка. Музыкальный язык должен быть не понятным, а понятым.

 

А есть ли в музыке понятие «всеобщей красоты»? Сомневаюсь. В ней есть что-то иное. Неуловимое и неутилитарное. Гармонией созданное совершенство. Эстетическое наслаждение и есть ее Красота. Но в музыке она индивидуальна, поскольку мы слышим музыку по-разному.

 

Музыка не бывает некрасивой, но она бывает очень сложной, что, как правило, и не нравится. «Не нравится, некрасиво» – это же неспроста! Я давно заметила, что в концертных залах звучит определенный, хоть и широкий репертуар. Конечно, полно и всяких экспериментов, разного рода модерна, но это – «провокации времени». Любой звуковой диссонанс, если он имеет музыкальное содержание, прочитывается и распознается. Как ни странно, но личность композитора считывается в музыке моментально. Невозможно не услышать смысл музыки Шостаковича, а «тютькина» – возможно. Жизнь сама топит тютькин-эксперименты. Слуховая практика выявляет Красоту в музыке путем отбора и не потому, что она «понравилась или нет», а потому, какое содержание она несет. Хоть и в диссонансе.

 

Смена профессии, поворот к живописи.

 

Именно живая ткань музыкальных мироощущений, интонаций, ритма, организации и устойчивости дали мне возможность понять смысл сложнейшего вида художественного изображения – китайской живописи. Для меня оказались очень похожими эти два вида искусства. Музыкальная интонация – это изгиб линий, звуковая динамика – это интенсивность туши. Ритм в живописи не менее важен, чем в музыке (я здесь говорю только про классическую живопись). Вся конструкция классической китайской живописи держится на сходных с музыкой столпах. И несмотря на их похожесть, восприятие этих видов творчества различное: временное и одномоментно созерцательное. Тут уже моего разумения в мире искусства было достаточно, чтобы самой последовательно изучать живопись. Это сначала выразилось в «китайском периоде».

 

Не скажу ничего оригинального, если повторю, что ничто не стоит на месте. И если жизнь интересна, то невольно она тебя ведет в дальнейшее познание. И опять так случилось, что рядом оказался человек с философским (тоже благоприобретенным) сознанием. Влияние его логики и мышления на эмоциональную сферу, в которой я жила, чуть было не закрыло вообще своей трудностью эту тему для меня. Я имею ввиду осознание смысла в любом виде творчества. Оказалось, что «глазенье» (выражение Гегеля) и понимание находятся вообще на разных полюсах.

 

Границы живописного языка стали расширяться сами собой. Мне интересно было попробовать изобразить мысль, философию. Появились черно-белые картины – предельное раздвижение цветов. Так требовала полярная идея «добра и зла» – основных двух констант, в которых живет человек. Или полярность нужна была для «высветления» главного на фоне «остального». Цвет «оттенков серого» – всего лишь нюансировка, не решающая, а часто смазывающая тему. Суть темы сама привела к стилю.

 

В конце концов, пройдя свой путь «руками», я поняла, что Красота и Истина – это одно и то же. Скажу даже больше: нравственность и мораль имеют тот же вес и заряд. Всеобщность этих понятий идентична.

 

*   *   *

 

Недавно я закончила серию из 4-х работ – японская тема. На осознание того, зачем мне это нужно, ушло много времени. Почти год.

 

Бывая в Японии, я каждый раз цепенела от некой малопонятной реальности. Каждый взгляд упирается в необычность: или это иной поворот головы женщины; или это вежливость, доходящая до «книжной», нереальной; или это стерильность на улицах с маленьким «садиком» в горшках, где «садик» утром появляется у входа, а вечером «переезжает» внутрь дома; или это точность транспорта, приход которого к остановке можно проверять по секундомеру; или это тишина в людном месте (чтобы никому не помешать); или…; или…; или…  Вроде такие же они, японцы: два глаза, два уха… а совсем другие. Рядом живущие китайцы – другая планета. Сравнение с Китаем невозможно. Хоть и близко живущие, а противоположные. Китай поражает размахом, созиданием, а Япония такой утончённостью, что дух замирает. Даже не зная языка, или имея так называемый туристический набор, в Китай вживаешься легко, а в Японию никак. Это действительно «мир иной».

 

Вот этот иной мир, или иное измерение мне хотелось понять на основе темы Красоты. Я искала, за чтó «философски» зацепиться. Стала смотреть спектакли (к сожалению, по uTube) театра Кабуки и любые возможные представления из Японии. Почему театр? – Это мир «над». Приподнятая на 50 см сцена, как и балерина на пуантах, – это «над». Я помню, как задавала себе вопрос, не понимая причин, по которым люди вообще ходят в театр. «Театральщина» мне отвратительна. А когда она «над» – втройне. Но вот в Ленинграде я попала на спектакль в театр Товстоногова, на «Идиота» со Смоктуновским. Первые минуты спектакля я ощущаю даже сейчас, хоть прошло 50 лет после этого. Оцепенение! Тишина, которая придавила к стулу. Фонарик в окне поезда (на сцене это было просто освещенной точкой в полной темноте). И вдруг сначала хрипловатый, а потом поражающий своей глубиной голос! Это оцепенение я помню всю жизнь. После этого спектакля я не могла разговаривать. Молчание. И долго не могла ходить в театры. Крики, беспричинно голые люди, «быть-или-не-быть», горловой шабаш… Не могу!

 

И это самое «над», то есть то, что над обыденностью, привело меня к необходимости посмотреть спектакли театра Кабуки, коль я взялась понять японскую красоту. И тут тоже произошло давно забытое: я застыла, прижалась к стулу. Выступал Бандо Тамасабуро. Я тут же попросила своего знакомого из Японии прислать мне все возможные DVD, чтобы не в крошечном uTube, а в нормальном разрешении увидеть это чудо. И «заболела темой».

 

Более того. Я послушала интервью Бандо Тамасабуро, в котором он рассказал, почему исполняет женские роли. Ведь по обывательскому разумению, если мужчина изображает женщину и переоделся в ее наряд, то он розово-голубой, аж синий. Как правило, это так. Но только в уже извращенном или примитивном мозгу. А у Артиста это совсем иначе, что меня просто сразило. Артист говорил о том, что женщины сами за собой не замечают тех особенностей, которые присущи им по природе. А мужской глаз, в данном случае его, Тамасабуро, видит и оценивает это с эстетической стороны. То есть искусство – это не природа, а ее изображение/выражение человеком. Абсолютно гегелевский вывод об искусстве: природа не может быть красива сама по себе, она приобретает красоту, вернее выявляется только в сознании человека, становясь понятием красоты. Я была поражена глубиной высказывания Бандо Тамасабуро. Возможно, он и не знает о Гегеле, да и бог с ним, с Гегелем, в этом случае, но гений этого актера в реальности выразился в его искусстве. Он создал красоту образа японской женщины. Гейши.

 

Я начала изучать тему. Нюансов столько, что работа затормозилась надолго. Но мне уже не интересно рисовать просто цветочек, хоть и хорошенький, или домик. Я это рисую, но только как составляющую часть сюжета.

 

Итак, для меня после всего увиденного и изученного: японская красота это не пагоды и мостики, а то, что превратило это в Красоту, от которой замираешь. (Тут опять Гегель со своими понятиями.) Человеческий дух выражает красоту в этих самых мостиках и пагодах! Эстетическое совершенство поэзии, литературы, танца, театра, архитектуры – всего наследия японской культуры – передается и сохраняется через поколения. Это вершины создания человеческого духа. Таланта и мастерства. Поэтому и поворот головы иной, и деревья растут по-японски, и водосборные люки на улицах под ногами выкованы с художественным мастерством, и чай пьют не как все, а по-японски, и сидят все как один, не выпячиваясь, чтобы «не оскорбить»… и т.д. МИР ИНОЙ! Это и есть японская Красота. Главный «хранитель» этих традиций и есть японская гейша. Вот почему на ее образование уходят очень большие деньги. На улицах в Японии гейшу почти невозможно увидеть. На улицах встретишь просто в кимоно одетых женщин, молодых и не очень. А гейша  – это особая женщина, она выражает суть японской культуры, от которой (культуры) я и цепенею. (Чуть разбавлю эту серьезную вещь. В Интернете продают «наряды для гейш». Это такие банные китайские халаты. И тётки в этих халатах и шлёпанцах по-хамски кокетничают, скорчив позы. Ох, если б они знали, за что берутся! Тут напачкать нельзя! Но пачкают своей утилитарностью, и «всё на продажу» – это выверт, чернуха и позор! Какая уж тут красота?)

 

В обыденном сознании гейша – это утеха для тела. Ан нет! Для духа! Искусство гейши таково, что люди любого ранга/сословия/убеждения и пр. могут и получают от нее не только изысканность общения и умиротворение, а знания о поэзии, танце, литературе, традициях. Для понимающих – это экстаз духа, для обывателя – услада для зрения и слуха. Вся церемония общения с гейшей – это искусство само по себе. (Простаки услугами гейш не пользуются – дорого.) Учатся «на гейшу» до 5 лет, и обучение стоит очень дорого. Совершенствованию нет предела по времени.

 

Вот и тема!

 

Мне нужно было выстроить свою концепцию жизни гейши. Началось это с изучения внешнего проявления: одежда, прически. Нюансы есть даже в том, как завязывается бант на кимоно, как и какую обувь носят гейши в определенном статусе. К примеру, у совсем молодой гейши и у той, которая только «для искусства общения», – бант завязывается сзади, а у дамы для утех – «ойран» – спереди. Даже обувь они носят по-разному. Ойран всегда надевает соответствующую обувь на босую ногу. Форма причесок – это тоже особая тема. Всему есть причины, но здесь не об этом. За всем стоит особая символика. И я стала искать источник, чтобы, так сказать, от первого лица послушать рассказ гейши о своей жизни. Нашла на uTube. При всей объемности знания о японской культуре в ее голосе сквозила какая-то таинственная грусть. Это не грусть самого образа (что считается изысканностью, неуловимой изюминкой поведения), в ней я услышала «ноту судьбы» женщины. Я узнала, что гейши не могут иметь детей, иначе конец их карьере. И если родители потратили огромные деньги на обучение своей дочери искусству танца, поэзии, литературы, то есть искусству гейши, то она уже не может отказаться от этой профессии. Такова культура взаимоотношений родителей и детей в Японии. На вопрос, «хотели ли бы Вы, чтобы ваша дочь стала гейшей?», ответ – нет.

 

Проанализировав все стадии жизни гейши, возможную трансформацию и возможный, на мой взгляд, финал, я нарисовала 4 образа. Они для меня хоть и гейши, но женщины! Что тут сильнее?

 

Цикл можно назвать по-разному: от «Времена жизни» до «Искусство и жизнь».

 

 

1 – Созерцание

2 – Искусство и жизнь

3 – Одиночество

4 – Пред собой

 

Картины написаны красками, тушью, серебром и золотом. (К сожалению, серебро и золото не видны на фотографиях.)

 

Вот примерно так рождаются образы.

 

 

Валентина Бэттлер

 

31.01.2017